Ностальгия Стивена Кинга и исповеди Ван Гога

Он написал убийство: ностальгия Стивена Кинга и исповеди Ван Гога

Читать iz.ru в Он написал убийство: ностальгия Стивена Кинга и исповеди Ван Гога

Он написал убийство: ностальгия Стивена Кинга и исповеди Ван Гога

Стивен Кинг возвращается к «Сиянию», рок-н-ролл влияет на историю, Ван Гог ссорится с братом, а оркестр играет без дирижера. Документальное и художественное в новинках этого месяца переплетаются. Но зато рассказанные сюжеты, вне зависимости от происхождения, один интереснее другого. «Известия» рекомендуют самые увлекательные книги марта.

«Билли Саммерс»

Стивен Кинг

Он написал убийство: ностальгия Стивена Кинга и исповеди Ван Гога

Действие нового бестселлера короля ужасов разворачивается во вселенной его главного хита — романа «Сияния» (о чем автор недвусмысленно намекает ближе к финалу), но по жанру «Билли Саммерс» никакой не хоррор. Скорее, криминальный роман — пусть и с претензией на нечто большее.

Заглавный герой — ветеран иракской войны и наемный убийца, который соглашается на последний заказ перед уходом в отставку. Билли слегка встревожен — уж слишком выгодное это предложение и подозрительно безопасное. Кроме того, он смотрел много триллеров и знает, что «последнее дело, которое идет не так», — самостоятельный поджанр и предполагает трагическую развязку. Однако всё равно говорит «да». Даже киллерам ничего человеческое не чуждо — и им порой хочется пожить внутри фильма.

Стоит отдать должное — Кинг нашел эффектный способ, как с первых же страниц очеловечить героя, несмотря на род занятий. Он подарил ему строгий кодекс. Билли убивает (да, за деньги), но только откровенных злодеев. Фирменные аттракционы саспенса, работающие почти на физиологическом уровне, также присутствуют и в немалом количестве, но лучшие сцены в 500-страничной книге всё же чистого психологического свойства. Ближе к середине роман резко меняет тональность и превращается в трогательную историю дружбы. У Билли впервые за годы работы в бизнесе, где одиночество — условие выживания, появится напарник и товарищ.

Стивен Кинг держит руку на пульсе и хотя бы мимоходом задевает самые острые проблемы последних лет — от сенсационной победы Трампа на выборах до движения #MeToo. Но вечное ему явно интереснее новостей. Криминальный триллер про киллера полон идеализма и веры в людей, а заканчивается и вовсе убедительным доказательством спасительной силы фантазии.

«Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции»

Евгений Цымбал

Он написал убийство: ностальгия Стивена Кинга и исповеди Ван Гога

История создания «Сталкера» Андрея Тарковского сама тянет на остросюжетный фильм (пока вышел только документальный «Рерберг и Тарковский» Игоря Майбороды). Землетрясение, автомобильные аварии, съемки в зараженной радиацией зоне и фантастические спецэффекты, созданные своими руками, конфликты на площадке и инфаркт режиссера. Не говоря уже о трудностях не самых кинематографичных, но не менее тягостных — был и изнурительный процесс написания сценария братья Стругацкими, и бумажная война с чиновниками. И хотя о Тарковском написано огромное количество воспоминаний, монографий, издано несколько сборников документов, книга Евгения Цымбала — первый подробный рассказ о создании фильма, от возникновения замысла до кинотеатрального проката. Прекрасный материал для будущего сценариста.

Автор — не только многолетний исследователь творчества Тарковского, но и непосредственный участник событий. Евгений Цымбал работал на фильме сначала как ассистент по реквизиту, затем как второй режиссер и в своем повествовании часто переходит на речь от первого лица. Кроме того, он записал чрезвычайно интересные интервью с другими членами съемочной группы — оператором, художником-постановщиком, декоратором, директорами и многими другими. Большинства уже нет в живых. Иными словами, эта книга обязательна к прочтению для всех, кто интересуется Тарковским и в принципе реалиями советского кинопроизводства, хотя 700-страничному фолианту сильно не достает перфекционизма героя и редакторской руки. Первые 200 страниц с «предысторией», кажется, вовсе можно сократить до двух-трех.

«Все страньше и страньше. Как теория относительности, рок-н-ролл и научная фантастика определили XX век»

Джон Хиггс

Он написал убийство: ностальгия Стивена Кинга и исповеди Ван Гога

Школьная зубрежка часто отбивает интерес к истории — аллергия порой остается на всю жизнь. В этом случае книгу журналиста Джона Хиггса можно вполне посоветовать как лекарство. Ему удалось написать своего рода альтернативную и крайне занимательную историю XX века, избегая при этом проторенных маршрутов и болезненных ассоциаций с учебником. Никаких скучных параграфов по странам или годам правления. Каждая глава — самостоятельный сюжет о каком-то феномене или явлении ушедшего столетия. И как исходную точку в каждом путешествия Хиггс выбирает какого-то эксцентричного оригинала, чья история ярко воплощает дух времени.

Среди его героев — анархист, почему-то возненавидевший Гринвичскую обсерваторию. Муза Марселя Дюшана, носившая торт на голове и ложки вместо сережек. Городской сумасшедший, который в середине XIX века объявил себя императором США. Автор легко меняет темы и одинаково свободно рассуждает что о теории относительности Эйнштейна (и о том, повлияла ли она на «расплавленные» часы Сальвадора Дали), что о прототипе доктора Стрейнджлава, неснятой экранизации «Дюны» Ходоровски или же зарождении рок-н-рола. А также о Стравинском, Фрейде, НЛО и WikiLeaks. Проще вспомнить, о чем Хиггс не пишет.

Монографий эта книга, конечно, не заменит, но, возможно, заставит их прочитать. Хиггс знает не только, как рассказать немного обо всем, но и как по-настоящему пробудить интерес к прошлому.

«100 лет Персимфанса»

Он написал убийство: ностальгия Стивена Кинга и исповеди Ван Гога

Век назад в СССР появился первый симфонический оркестр без дирижера — Персимфанс. Просуществовал он недолго — до 1933 года. Но за эти 11 лет оставил яркий след в музыкальной истории страны. А в 2008-м энтузиасты под руководством композитора и пианиста Петра Айду возродили проект. Такой же коллективной и неравнодушной получилась книга, изданная к юбилею ансамбля. Первая ее часть посвящена истории советского Персимфанса, и здесь приводится множество архивных документов. Вот, например, статья Юрия Сахновского из «Известий» (февраль, 1922): «В самом деле, что же это такое? Всадник без головы? Поезд без машиниста? Но когда я прочел имена всех участников оркестра, первоначальный скептицизм сразу же стал разлетаться, как дым. Как на подбор, одно за другим шли имена испытанных боевых ветеранов давно уже славного в Европе симфонического оркестра Московского Большого театра».

Выдержки из прессы и факсимиле документов складываются не только в повествование о судьбе Персимфанса, но и в яркую картину музыкальной жизни совсем молодого тогда государства. И это картина объективная. Иное дело — вторая часть книги, собранная из ироничных и предельно субъективных рассказов участников возрожденного ансамбля. Из них вне конкуренции — контрабасист Григорий Кротенко, начинающий повествование о знакомстве с Айду с описания груди своей возлюбленной. Но именно такая неформальная, по-молодежному дерзкая интонация удивительно подходит к самой идее этого грандиозного и немножко хулиганского эксперимента — оркестра без дирижера.

Ну а разделяет две главы книги графическая сюита Ярослава Шварцштейна — фантасмагоричный сон Персимфанса между двумя его «бодрствованиями».

«Винсент Ван Гог. Мечтавший о солнце. Письма 1883–1890 годов»

Он написал убийство: ностальгия Стивена Кинга и исповеди Ван Гога

«Передний план — зелено-розовая трава, слева — зелено-лиловый куст и группа растений с белесой листвой. В середине — клумба с розами, справа — ограда и стена, над стеной — ореховое дерево с фиолетовой листвой. Затем изгородь из кустов сирени, ряд округлых желтых лип. Сам дом стоит в глубине, розовый, с синеватой черепичной крышей. Скамейка и три стула, черная фигура в желтой шляпе, на переднем плане — черный кот. Небо — бледно-зеленое».

Это последнее письмо Ван Гога. Через шесть дней после его отправки художника не стало. Ему предшествовали сотни и сотни других посланий, в основном адресованные Тео, брату гения. Некоторые из них, как процитированное, настоящие картины; некоторые — полны ярких бытовых подробностей. Но сильнее всего трогают те, где Ван Гог выплескивает свою душевную боль — жалуется не невостребованность, непонимание и даже упрекает брата, что тот совсем не заинтересован в рисунках, посылаемых Винсентом в качестве благодарности за денежную поддержку.

Новое издание эпистолярного наследия Ван Гога — самое полное на русском языке. Письма разместились в двух пухлых томах; первый вышел раньше, второй — только сейчас. Он охватывает восемь последних лет жизни живописца, и, пожалуй, здесь личная драма обостряется до предела. Поэтому читается книга не как скучное научное издание, а как страстная исповедь, мемуары предельной искренности.

Текст дополнен фотографиями тех страниц, где есть рисунки.

Источник

Поделиться в социальных сетях

Добавить комментарий