Владимир Кехман считает, что бывшего худрука МХАТ имени Горького Татьяну Доронину предали, вдохновляется экскурсией по Театру Вахтангова и пишет Ольге Бузовой. Об этом генеральный директор МХАТа рассказал «Известиям» вскоре после вступления в должность.
— В Сети разошлось видео вашего театрального жеста. Демонстративно убрав из мхатовской фотогалереи портрет Эдуарда Боякова, вы признались в любви Татьяне Дорониной. В чем смысл этой акции?
— Это абсолютно случайным образом произошло. Ваши коллеги дежурили у служебного входа, и мне пришлось идти через центральный. Обратил внимание на фотогалерею. Увидел, что рядом с портретом Татьяны Васильевны висит портрет нашего бывшего художественного руководителя, а в моем понимании рядом с ней не может вообще никто находиться, ее портрет должен отдельно висеть. И я просто подошел, взял и снял. Ничего личного, просто мы знаем о том, что с ней несправедливо поступили — не только Эдуард, но и практически все, кто были либо ее учениками, либо близкими людьми. От нее отказались, предали ее.
Ситуация для меня крайне сложная: я не являюсь источником этого конфликта, но мне нужно этот конфликт закрыть, чтобы он никогда больше не возникал. Сейчас необходимо успокоить коллектив, наладить творческую работу и вернуть атмосферу, которая, мне кажется, была при Татьяне Васильевне.
С другой стороны, безусловно, время идет, пришли новые люди. Я всё это изучаю сейчас, поэтому мы спокойно, не торопясь, должны закончить этот год.
— У вас была встреча с труппой. О чем говорили?
— Был плодотворный разговор сначала с творческой частью коллектива, потом с административной и художественно-производственной. Мне показалось, что очень много интересных и артистов, и лиц вообще, в принципе. А при встрече с администрацией и ХПЧ мне не задали ни одного вопроса. И это было для меня удивительно — такое доверие. У меня есть опыт, когда я приходил в два разных театра — Михайловский и Новосибирскую оперу, и количество вопросов было бесконечным. По мере работы с людьми вопросов становилось всё меньше. А лучшие совещания — это те, где не задают вопросов. Я считаю, что это проявление огромного доверия, за что я поблагодарил сотрудников МХАТ имени Горького.
— Какой главный посыл вы хотели до них донести?
— Главный посыл один у нас — вернуть Татьяну Васильевну в театр. И я хотел, чтобы они просто увидели меня и услышали, что я говорю. У меня лично нет другой цели пока, всё остальное — это работа, которая и так будет происходить. Либо Татьяна Васильевна мне сама позвонит, либо разрешит ей позвонить, либо она просто приедет в театр. Это стратегия. А тактика — вовремя выплатить зарплаты, создать минимальный репертуар, который должен быть, чтобы театр жил, артисты были заняты. Сейчас у нас такая настройка идет. Надеюсь, что за два-три месяца мы сможем сформулировать для общественности наши новые планы.
— С Татьяной Дорониной вы еще не беседовали?
— Нет, конечно, пока нет.
— Вы сказали, что надо выплатить зарплаты. Это значит, что непростая ситуация сложилась с финансами? Как будете ее решать?
— Она уже решена. Не буду рассказывать детали, потому что у меня будет доклад министру 17 ноября, я хотел бы ей всё рассказать сначала.
— Вопрос о дисциплине. При Эдуарде Боякове в театре были штрафы за мат, опоздания, появление в нетрезвом виде. Будете продолжать эту практику?
— Понимаете, это абсолютно не вопрос мата, это вопрос моего подхода. Я тоже иногда штрафую, это правда, но сейчас я должен сначала посмотреть. Чтобы штрафовать, нужно понимать, за что штрафовать. Как правило, все эти строгости не приводят абсолютно ни к какому результату. Я был, например, в Театре Вахтангова, и мне Кирилл Крок (директор Театра Вахтангова. — «Известия») показывал театр, часа полтора-два мы с ним ходили. Я увидел его отношение к коллективу, и меня это очень вдохновило. Он знает всех поименно, знает каждый уголочек. Ведет себя как такой, знаете, отец семейства, у него все — дети. Мне это нравится.
В театре, как в армии, существует комбинация разных стратегий и разных способов управления коллективом. Могут быть, условно говоря, свои любимчики, и может быть субординация очень жесткая. Какие будут здесь применены? Я умею пользоваться всей палитрой, потому что из музыкального театра пришел, а это самый высший класс театра. Пока никакой излишней строгости не планирую.
— При этом одно из строгих решений уже провели — сняли «Чудесного грузина» с Ольгой Бузовой. Объясните.
— Это, кстати, не строгое, а прагматическое решение. 225 билетов продано — ну как это показывать? При пустом зале, что ли? А денег на продвижение спектакля у нас просто нет.
С Олей мы на связи, переписываемся. Мне Эдуард дал ее контакты. Я ей написал сразу, чтобы она не обижалась, потому что ничего личного — только бизнес. Есть отчет кассы, есть факт, только об этом речь. Сам спектакль я даже не видел, поэтому останется он в репертуаре или нет, сказать не могу. Я должен его посмотреть.
Те спектакли, что продаются, условно говоря, через Instagram и соцсети, будут идти. А спектакли, для которых нужно продвижение специальное, не будут — по одной простой причине: у нас нет бюджета на продвижение.
— Оптимизируете, как сейчас модно говорить.
— Например.
— Связано ли это с тем, что многие спонсоры приходили под Боякова, и когда он ушел, они ушли вместе с ним? Это стало проблемой для театра?
— Никакой проблемы нет. Они серьезные люди. Более того, эти спонсоры были у меня, мы с ними договорились о том, что проведем еще одну встречу. Здесь очень странные, скажем так, взаимоотношения между спонсорами, Бояковым и театром, поэтому я не хочу это комментировать. Нужно этот вопрос изучить, и тогда я смогу либо выстроить с ними какой-то диалог, либо его прекратить.
— Что будет с «Лавром», поставленным Эдуардом Бояковым? Это один из самых популярных спектаклей театра.
— У нас хорошие продажи на «Лавра», насколько мне известно. Я еще до конца не изучил ситуацию, но вроде бы хорошие, говорят.
— Что значит «вроде бы»?
— В связи с тем что здесь такая допотопная, извините меня, система продаж, увидеть ничего невозможно. Я даже на нее и смотреть не хочу. Пока доверяю людям, которые мне докладывают. Не хочу расстраиваться. Но вот что знаю точно: на 15 ноября всё продано. В этот день Никита Михалков показывает свой спектакль «12». Очень надеюсь, что, когда мы сможем начать делать такие спектакли, здесь всегда будет аншлаг.
— Кто будет следить за спектаклем «Лавр» в отсутствие Эдуарда Боякова?
— Предварительно был разговор о том, что в ноябрьские показы мы справляемся без Эдуарда, а по поводу декабрьских буду решать. Посмотрю, в каком состоянии этот спектакль — я видел только один акт, и после мы примем решение, нужно ли режиссеру поддерживать качество, или за ним будут следить ассистенты, штатные сотрудники, которые работали с Эдуардом над спектаклем.
— Но вы не исключаете вариант, что Бояков сам будет присматривать за спектаклем?
— Не исключаю, если надо что-то подправить или ввести нового артиста. Я не видел его работ и не могу к нему относиться серьезно как к режиссеру. Он для меня продюсер.
— Говорят, что вы вернете уволившихся и отстраненных от работы актеров и сотрудников. В частности, Бояков судился с Дмитрием Корепиным, у него был конфликт с Николаем Сахаровым. Что будет с этими артистами дальше?
— Сахарова я не видел. (Николай Сахаров уже выходит на сцену МХАТа в спектакле «Пиноккио» в роли Карабаса-Барабаса. — «Известия»). А Карепин — абсолютно вменяемый, как мне показалось, человек. Его, насколько мне известно, уже поставили в репертуар. С теми, кто уволен, я, конечно, встречусь, поговорю. Идет процесс.
— Цель его — вернуть старую команду?
— Цель — познакомиться сначала.
— Планируете ли вы привлекать актеров со стороны?
— Повторяю: у нас отсутствует какой-либо бюджет на любые приглашения и продвижения. До конца года мы ничего этого делать не будем. То, что уже запланировано, то и будет. Ничего дополнительного. Репертуар и так огромный, в ближайшие два-три дня выставим декабрьский план, ноябрьский уже весь стоит.
— Вы сказали, что поиски нового худрука начнутся не раньше января 2022 года. Какими будут ваши критерии при выборе этой важнейшей в театре фигуры?
— Мне, например, Крок сказал, что нет сегодня на художественном рынке человека, который может возглавить такой большой театр. Поэтому у меня нет ответа на этот вопрос. И обсуждать его публично пока даже не собираюсь. Это будет очень интересный сюжет, самая большая интрига, кто же здесь станет худруком. Но сейчас мы этим заниматься не будем. До января я даже думать на эту тему не хочу.
Russian
English